И звонкий май влетит в сады горячей колесницей…
23 декабря – Международный день человеческого света. В праздник духовных ценностей, сострадания и надежды представляем талантливую поэтессу Татьяну ОРЛОВУ (г.Оренбург).
Татьяна родилась в казачьей станице Краснохолмской, образованной в Оренбургской губернии в 1812 году.
Закончила сельскую школу и поступила в Уральский государственный университет имени А.М.Горького на факультет журналистики.
Работала в районной и областной прессе, четверть века отдала газете «Южный Урал». Более всего имела поощрений за материалы на темы нравственности.
«Первые стихи – из детства, – рассказывает Татьяна (на фото). – Но это были только попытки. Писать начала позже, созрев личностно. Публиковалась в различных СМИ.
В основном мои стихи – о любви. Но интересно работать и над пейзажными зарисовками, где можно буквально писать картины словами».
Поэтесса Людмила СУХАНОВА, давний автор сайта СДКВ (г.Орёл):
- С Татьяной Орловой я познакомилась не так давно в одной из поэтических групп в «Одноклассниках».
Её стихотворения просто завораживают лирическими поворотами, проникающими в душу: пожар любви, встречи, разлуки, обещания… Прочитав, узнаёшь в них свои переживания. Будь то стих о природе:
Переболеем зиму… Звонкий май
Влетит в сады горячей колесницей.
По вечерам под вишней с мятой чай,
Ночами – лунный луч холодной спицей.
Или о любви:
Стрекоз зеленоглазых завихренья
Прозрачностью дымили у пруда.
С веранды пахло сливовым вареньем.
Немея перед ним, сказала: «Да!»…
Возможно, на вдохновение Татьяны влияют просторы Оренбуржья – края казачьей вольницы и напевного фольклора.
Как бы то ни было, но творчество её притягивает к себе и стихи хочется читать и перечитывать. Открывая каждый день «Одноклассников», я жду новых шедевров Татьяны Орловой, чтобы вновь и вновь быть очарованной их нежностью:
Зеркал не нужно… Стоит только взять
Шифон, вздыхающий уснувшими духами,
Травой, тобою юным, облаками –
Тоски до ночи будет не унять…
***
Публикуем свежие (декабрь 2020) стихи Татьяны Орловой, не делая какого-либо отбора. Иллюстрации к ним подготовлены самой поэтессой.
У неба цвет и вкус дорожной пыли,
пейзаж за окнами давно винтажный.
Мне мало света. Не хватает крыльев
подняться выше… Сорокоэтажно…
Твои цветы влекут сокрытой тайной,
и источают аромат печали.
Да, незабудки утром не случайны, –
часы с кукушкой-дурой замолчали.
А было, – мы с тобой по группе крови
друга друга чувствовали, узнавали…
Теперь на каждом лишнем слове ловим,
тяжёлым молчаливым взглядом валим.
Как болен Петербург, пронзённый шпилем!
Вот так и я распята тайной скрытой.
Меж нами нарастают болью мили,
Луна в окне – бродяжкою избитой.
Границы тайны рушить не рискую.
Вся тайна в том, что замок наш воздушный!
Сама его цветным мелком рисую,
но красок мало, – в нём жилец бездушный.
По-пушкински жемчугом блещут снега,
Над пряничной церковью звоны малинны.
Бездонная высь, как преданье былинна,
И кажется стёрты всему берега.
Покой и блаженство, и сердце ликует,
Готовое с вечностью обвенчаться.
И солнечным зайчиком щедро бликует
Тому, с кем ещё суждено повстречаться.
Поджавши свой рыжий и ветреный хвостик,
Собравши в охапку похмелье погоды,
Следы заметает позёмкою осень,
И вешки не ставит – не будет уж брода.
Хрустальным ковчегом, наполненным жизнью,
Река затаилась… Проснётся в апреле.
И Солнце, прищурившись, смотрит сквозь линзы,
И нам обещает, – согреет, согреет!
Вернёт нам весенний пьянительный трепет,
Рассыплет черёмухи снежные пряди,
И майскими грозами маки растреплет…
Зима… Но, надеюсь я с нею поладить!
В платьице из полудетских снов
Я стою на ледяном перроне.
Рельсы, как непроходимый ров,
Осень листья между ними гонит.
Что я здесь ищу в себе самой? –
Опустела памяти криница.
Там, на дне, с горчинкою покой,
Из неё страстями не напиться.
Поезд мой маршрутом в «никуда» –
Отболело, отгорело спичкой.
Где-то голубые города,
Я же здесь, – озябшею синичкой.
Ветер шарфик рвёт с усталых плеч.
Вспоминается к чему-то Анна,
Манит рядом в забытье прилечь,
Но душа подсказывает – рано!
Воздух обжигающ и колюч, –
Отрезвляет неподдельной болью.
Пальцы сжали к дому тёплый ключ.
Офицер вдруг гаркнул: «Дама, вольно!»
Улыбнулся, руку мне подал:
– Мёрзнете, кого-то ожидая?..
Поглотил нас старенький вокзал.
Всё пройдёт. Пять месяцев до мая.
Перезагрузить нам всем дано
Память, что змеей на шее виснет.
Распахнувши в будущность окно,
Вслед махну своей вчерашней жизни.
Сны возвращаются из странствий
С щемящим привкусом порока.
Там нет капкана мезальянса,
Там сам себе лихим пророком.
В снах долга нет. И нет притворства.
Нет сцены… ролей…Нет и масок…
Там нет с собой противоборства.
Зато – избыток дивных красок.
Там ты художник гениальный,
Под стать безумцу Сальвадоре.
Рисуешь с чувством страсть, и тайны
Звучат мелодией amore.
Стекает время цифеблатом, –
В нём вкус лимона и лакрицы…
Луга – с кофейным ароматом,
Из крем-брюле летают птицы….
И снится кто-то неизвестный…
И я в плечо его целую…
Загадкой этот сон прелестный –
Игра азартнее вслепую.
Ты не понял? Поставлена точка, – не запятая…
Так оставь мне ключи на столе от вчерашнего дома.
Стекленеют цветы. В выхлоп инея мы вымерзаем.
Время шрамы не лечит. А с ними – души переломы.
Доктор-время чумной, он врачует остывшие души.
Вертит скальпелем так, что отрезал уже половину.
Бесполезны попытки к союзу у моря и суши.
Так «спасался» Иуда, «на помощь» призвавши осину.
Если нет кислорода, дыши через раз с перерывом.
За карниз зацепившись, не станешь подобным Икару.
Не цветут эдельвейсы в горах, развороченных взрывом.
Мы с тобою не боги. На завтрак не будет нектаров.
Ничего не хочу. Не пиши. Не звони. Не отвечу.
Не исправить грехов ни вином, ни намоленным хлебом.
Доктор-время впустую минутами вымерзших лечит.
Нам и век не поможет с тобою…. Не жди. И не требуй.
А снег уже не тот. Утратил белизну.
Над городом летят охлопья серой ваты.
Теперь мы не рискнём, подняв его, – лизнуть.
Печально: и на снег мы стали небогаты.
Безрадостный пейзаж, – пустынно за окном.
А слепят снежных баб, – их одеянья серы.
Там метят ареал «полкан» и рыжий «гном»,
А снег летит, летит… И серость та – без меры.
Я помню снега вкус из детства, – он мне был
Забавой, да и пах, как будто – пряник мятный!
Искрящейся волной он над дворами плыл…
Воспоминанья те становятся невнятны.
Жаль, только в деревнях, где по старинке быт,
Где в шапках набекрень бревенчатые избы,
Снег чистым покрывалом невинности лежит.
Как будто тот уклад Марией Девой избран.
Всё стало зыбким и переменным,
метель заносит наш дом снегами.
Пройти бы краем твоей вселенной,
не нарушая границ шагами.
Поговорить бы… Да время сжато
обидой горькой, тоской горючей.
Слова роняем со вкусом ваты,
а взгляды, как дождевые тучи!
Жаль, Бог нас выдал! Прикрыл же демон,
и дует в уши с угаром мантры.
Мы Авель с Каином, и эмблемой
помечен каждый. Напрасны тантры.
Всё надоело, и давят стены –
на них рисованы окна мелом.
И молью съедены гобелены,
и ветер рвётся остервенелый.
Скажи мне, что же нас так достало,
и почему нараспашку двери?
Ты подпираешь косяк устало,
я затаилась на кухне зверем.
Герань от холода стекленеет,
а ты все медлишь и ждёшь. Молчу я.
Луна бесстыдно в проём глазеет,
и соком плачется маракуйя.
А помнишь, яблоков хруст в июле?
Ты был Адамом, я рядом – Евой!
Теперь же встречные взгляды – пули.
Где ж тот король, да и королева?
Забыть бы все, да начать сначала!
Чтоб свежий ветер надеждой в лица,
Чтобы от счастья опять качало,
И в небо, в небо с тобой Жар-птицей!
… Ключ провернулся, пасть схлопнув двери.
Шаги твои замирают где-то.
Остановись! Я тебе не верю!
Ещё не кончилось в сердце лето!
Вечер зябкий сумраком окутан,
апельсином зреющим – Луна.
Падают в безвременье минуты,
и дрожит в ладонях тишина.
Сладок мне покой. Как будто миру
преподносит небо в вечный дар
благость и прощение… Сапфиром
в вышине звезда… Горит пожар
в сердце согревающей надеждой –
мы искупим все свои грехи…
Белые нас ждут с тобой одежды,
зародятся новые стихи
лёгкие, воздушные, как утро,
затаившееся за рекой.
Солнце бросит золотую пудру,
украшая вечный рай – земной.
Ночь отступит, распыляя чары…
Как натянута в душе струна!
Крутит время колесо сансары,
и дрожит в ладонях тишина…
… А в чашке что-то покрепче чая.
И ложка вязнет. И вкус с горчинкой.
Похоже, жизнь я свою мешаю –
гоняю кругом, плывут травинки.
Вкус очень странный. Не подорожник.
И душу, видно, им не излечишь.
Малевич, мрачный как ночь, художник
писал судьбу мне, с плеча калеча.
Но все же греет ладони чашка,
в цветной горошек её раскраска.
Гоняет ложка по дну фисташку* —
любовью новой горчит подсказка.
Ну, значит бухну в напиток мёда,
добавлю рома, ваниль с корицей…
Готово зелье для стихоплёта,
Авось, теперь он и покорится.
Мы целый год с ним плывём кругами,
наш путь совместный в бездонный омут.
Ну, а куда же ещё с грехами
такой безбашенной и крутому?
* фисташка – символ любви на Востоке.
Раскрыв прозрачный зонт над головой,
я выпорхну, как бабочка из транса,
в оранжевое ноября пространство.
Мне хорошо… И пусть ты не со мной,
и время торопливым дилижансом,
и небо известковой скорлупой,
всё ерунда, – люблю дождя я танцы!..
Фламенко листьев – огненный пожар,
и блюдца луж, как зеркала событий,
которых ожидаем по наитью….
И пусть земля смывает свой загар, –
апрель вернёт веснушки солнца нитью,
свирелью в окнах зазвучит Легар,
и станет вдруг ненужным старый свитер.
И вот тогда, сугробы пережив,
пойму, что вновь гормонами влекома,
на шпильках, на высоких, вон из дома,
по праву эту встречу заслужив,
туда, где всё на уровне генома:
– Привет, курилка, ты смотрю я, – жив?
Ты улыбнешься: – Разве мы знакомы?..
Ну, а пока ноябрь берёт своё,
воробышек к стеклу в надежде жмётся,
перезимует, бедный, как придётся,
а вот гнезда бродяжка не совьёт…
Вот так и я… Душе моей неймётся,
иду я в дождь, и дождь со мной идёт,
и время мокрой птицей в спину бьётся.
