«Земляничные луга» о.Алексия
Протоиерей Алексий Лисняк из воронежского с.Орлово, которое возникло в 1645г. как крепость на пути кочевников, окормляет казаков и публикует рассказы.
Алексей Александрович Лисняк более 20 лет служит в Богоявленском храме села Орлово Новоусманского района Воронежской области, является его настоятелем.
Батюшка – член Союза писателей и Союза журналистов России. Печатался в журналах «Дон», «Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия», «Сибирские огни», «Фома», «Образ жизни», в церковной и светской периодике. При этом он – частый и желанный гость районной газеты.
Автор книг, которые получили самые положительные отзывы читателей и рецензентов: «Праздник жизни», «Зимнее тепло», «Бананы на березе», «“Сашина философия” и другие рассказы». А не так давно издательство «Вольный странник» выпустило сборник светлой русской деревенской прозы отца Алексия «Земляничные луга».
Журналу «Православное книжное обозрение» автор признался: несмотря на свой духовный сан, он изначально не ограничивается рамками «батюшкиных рассказов» и пишет для самой широкой аудитории.
Героев о.Алексия можно случайно встретить в пригородном автобусе, в сельском магазине, на рыбалке… Притом в аннотации к своему новому сборнику «Земляничные луга» он написал, что любое произведение искусства должно охватывать всю полноту человеческой жизни. Поэтому его новая книга – это не истории о священнике и прихожанах, а рассказы писателя о жизни, о людях, объединённых одной землей, одним Небом, одним Богом.
Впрочем, кто-то может сказать: замечательно, а где же вера? Где поиски Бога? Но ведь в том и заключается талант настоящего художника – чтобы самое главное читатель почувствовал сердцем.
Ёмко написал в своём предисловии к «Земляничным лугам» Заслуженный артист РФ Александр Панкратов-Чёрный, который прочитал на радио многие рассказы протоиерея Алексия Лисняка: «Эти рассказы дают человеку надежду и веру в то, что не всё ещё потеряно. Когда веришь, жить легче. Вот эту-то веру – веру в Бога, и внушает проза о.Алексия».
Кстати, отличное, душистое название сборника – «Земляничные луга» утвердил лично митрополит Тихон.
Читателям сайтов «Северо-Донское войска» и pravoslavie.ru своего давнего знакомца, замечательного писателя А.Лисняка с большим удовольствием представили и желают ему дальнейших творческих удач журналисты:
Николай Старых, Антон Поспелов и Анна Шепелёва.
***
Фото: https://pravoslavie.ru
Сегодня на сайте СДКВ публикуется (в незначительном сокращении) книжный вариант рассказа «Сущие во гробех» (сборник «Земляничные луга»).
Тех, кто читателей, не знает, что означает выражение «Сущие во гробех», отсылаем к Поучению оптинских старцев: «… Сказано: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав». Кто это – «сущие во гробех»? Это все люди, грешники, раньше мертвые для Бога, но воскрешённые к новой жизни…».
СУЩИЕ ВО ГРОБЕХ
Рассказ
Протоиерей Алексий Лисняк
Когда почти оттаявшую землю подвяливает весеннее солнышко, она начинает пахнуть чем-то таким щемящим, свежим-свежим, отроду знакомым; жаль вот, слова такого мне сейчас не подобрать. Это длится всего-то один-два дня, не больше. Травка ещё не высунулась, в оврагах по-над дорогой долёживает своё последний грязный снег…
Однажды в такую пору я проезжал городок, где четверть века тому назад начиналось моё церковное служение. На окраине городка остановился у старого кладбища, заглушил мотор. Ну и красотища! Кругом голубеют пролески, тетенькают синицы – и ни тебе машин, ни тебе криков, никакой вообще политики. Куда не кинь, куда не глянь – лишь влажные серенькие берёзы, прошлогодняя листва и кресты, кресты, кресты…
В здешнем храме, куда я, конечно же, предварительно заглянул, мне рассказали, что могилы наших тогдашних алтарников найти на этом кладбище будет совсем несложно: «Вот, пройдёшь главными воротами, и ступай себе всё время по центральной аллее. Как упрёшься в лес, так и увидишь – справа. Сразу узнаешь. Они там оба, рядом, как всегда».
Ну и вот, добрёл по аллее до леса и сразу увидел. И узнал. И всё вспомнил…
Тогда, в начале 1990-х, мы звали этих алтарников-пономарей просто: Старый и Малый.
Они крепко дружили, хотя и походили друг на дружку, как походит старый потускневший примус на новенькую мельхиоровую вилку – одному под 70, другому чуть-чуть за 10. И могилы их теперь различаются.
У Старого – Никанорыча – криво торчит горбатый сосновый крест, сработанный им самим ещё на моей памяти. А Малый – Вовка – он, хотя теперь, на портрете, и повзрослевший, но всё равно ведь молодой, счастливо улыбается с большого гранитного памятника. А над левым его плечом с солдатским погоном выбит в граните орден Мужества.
Когда-то, в далёкую теперь Радоницу, мы с Никанорычем и Вовкой ходили вот здесь вот, по этому самому кладбищу, служили-поминали. Старый учил Малого разжигать в кадиле сосновые шишки. Шишки тлели и гасли под наше нестройное «Христос Воскресе». Старый недовольно бухтел, Малый вытирал рукавом под носом.
– Тащи вон оттуда, там они посуше, – приказывал Никанорыч, а Вовка совал ему под нос полную авоську шишек и перечил:
– Ты эти сперва пожги, на месяц вперёд уж набрали!
– Лучше перебдеть, – обосновывал свой приказ Старый, и Вовке ничего не оставалось, кроме как «бдеть».
Это современному пономарю, чтобы разжечь кадило, надо просто взять таблетку угля, положить на электроплитку и, как только таблетка затлела, сунуть её в кадило и радоваться, а в те годы про прессованный кадильный уголь, пожалуй, никто и не слыхивал. Никто, кроме Вовки, как оказалось.
Вовка где-то разнюхал, что произвести эту диковинку в домашних условиях совсем несложно, чего там! Но мамка не позволила ему химичить дома. Вот Вовка, спотыкаясь о свою авоську, и стал в тот раз снова убалтывать глуховатого Никанорыча:
– Ты, как нажжёшь своих углей, просто растолки их в порошок, и всё! Потом, – здесь Вовка вспомнил про глухоту Старого и стал кричать в его оттопыренное ухо, – потом, говорю, добавляешь туда воды, слышишь? И крахмалу, чтобы слиплось. Потом лепишь из этого месива кругленькие таблеточки и сушишь. Всё! И никаких больше шишек!
– Кха! – отмахнулся Никанорыч. – Не будет гореть.
– Почему не будет?
– Кислороду не хватит, кха! Вот если всыпать марганцовки, тогда…
– Ну так и всыпь, я принесу. У нас дома этой марганцовки!..
В постперестроечной России мать отрока Вовки трудилась санитаркой в райбольнице…
Помню, тогда, после Радоничных поминовений, алтарники по этой же вот самой аллее отправились домой. Жили они в двухэтажке, в одном подъезде. Старый, как всегда, сильно припадал на левую ногу. Малый с трудом подстраивался под его хромой ход, и над притихшими вечерними могилками их беседа звучала так, будто медлительная ворона объясняется с шустрым воробьём:
– Они ведь, как только высохнут, сразу развалятся. Кха! Это месиво, пожалуй, надо будет утрамбовать.
– Как утрамбовать?
– Кха! – громко каркал старый. – Трубку надо такую, железную, набить в трубку этого теста, поршень туда и долбануть кувалдой. Вот и будет таблетка. И сушить. Да. А то развалится.
– Сушить? – громко чирикал прямо в ухо Никанорычу воробей.
– Сушить. Вот, налеплю, разложу на жестянке и – во двор на солнышко, а ты будешь караулить. Кха!
До пенсии Никанорыч проработал экскаваторщиком в ДСФ, строил дороги и мосты. Там он не только навсегда оглох, охрип и охромел, но ещё и научился инженерному мышлению. Он вообще часто рассказывал мне о своей жизни.
Я и сейчас его как живого вижу:
– Мост через Псёл знаешь? По Белгородскому выезду? Я строил! – гордится Никанорыч.
Мост и вправду получился хороший – до сих пор как новый. И ещё лет двести будет как новый. Наверное.
– А трасса у нас теперь какая! – покаркивает пономарь. – Нынче не так строят, нет. Мы, ещё когда насыпь натаскивали, кха! Это… как его… смягчение профиля, понимаешь, я уже тогда себе прикинул: «Как достроим, я на своём ‟Ковровце” дам здесь под сто! И до самого Белгорода»!
Когда я с Никанорычем познакомился, я никак не мог угадать в этом маленьком, хромом тщедушном старичке, закутанном в старый прожженный перешитый подрясник, почти Героя Социалистического Труда, тем более не мог представить его летящим вдаль на мотоцикле. Судил ведь, как все молодые судят, по одёжке.
И вспоминаю, как Никанорыч молился в алтаре.
В первые мои службы непривычно было наблюдать, что когда я возглашал «Христианския кончины живота нашего, безболезнены, непостыдны, мирны, и добраго ответа на страшном судищи Христове просим», старенький хромой пономарь падал на колени, кланялся до земли, искренне просил и, казалось, чуть не плакал – так хотел себе христианской кончины живота.
А потом, когда подымался, его простое лицо делалось светлым-светлым, таким, как бывают у святых мучеников на иконах: вот, святого «жгут свещьми горящими», «терзают когтьми железными», режут его, а он видит своих суетящихся мучителей уже вполглаза, мыслями давно уже не здесь; радостно смотрит в небеса, всей душой туда рвётся. «Уже вот-вот, уже совсем скоро!» Счастливый…
Разных христиан повидал я на своём священническом веку: и тёплых, и холодных; обо всяком насущном молился с ними, но та молитва Никанорыча и по сей день перед глазами.
…А угольных таблеток Никанорыч и вправду, было дело, настряпал.
Нажёг и натолок, как Малый надоумил, угля, насыпал крахмала, щедро набузовал бесплатной марганцовки. А чтоб легче разгоралось, он усовершенствовал рецепт – сыпанул в эту смесь селитры. Сконструировал пресс, где надо – шарахнул кувалдой. Вот только с солнышком в тот день не задалось. Пришлось сушить таблетки на своей хрущёвской кухоньке, в духовке.
Поначалу всё шло по плану, мастер поминутно открывал духовку, осматривал своё произведение, не готово ли. Потом его старуха отправилась на двор вешать бельё, а Никанорыча отослала за чем-то в подвал. В подвале у него, как положено – точило и дрель, в подвале – недособранный токарный станочек, в подвале – сломанная швейная машинка, развальцованная канистра, худая паяльная лампа и разобранный велосипед, лысая шина от «Ковровца», недоделанный крест на могилку и много-много всего.
В подвале хорошо. Бабка зацепилась во дворе языком с соседкой, и жить Никанорычу стало совсем здорово. Про уголь в духовке он вспомнил, лишь когда в их двухэтажный двор с воем влетела первая пожарная машина. Он тогда ещё выглянул в слуховое окошко, удивился, чего это они сюда, прямо во двор, понимаешь. Выполз из подвала…
Вот тут-то, посреди двора, бабка и повыдергала бы старому Никанорычу все волосья, кабы они были, волосья-то. Пришлось старухе бессильно стенать и грозить кулаками. А ещё, слава Богу, Малый выбежал во двор вместе со всеми соседями, заступился за Старого друга, он всё время за всех заступался, и увёл его поскорее на рыбалку. Дом сгореть не успел. Только кухню Никанорычу пришлось перекрасить и полы поменять. Ну, ещё оконную раму и мебель. Ну, и так, по мелочи, то-сё.
Зато после этого случая в храме, в закутке за киотом, появился однажды облезлый стул из пономарского подвала. Между службами Никанорыч перестал ходить домой. Управится, бывало, в алтаре, усядется в своей норке и до вечерней службы дремлет. Настоятель поначалу его не понял, но Вовка всё настоятелю объяснил: рассказал про уголь, про больные пономарские ноги, в лицах изобразил, как Старый ежедневно шкандыбает по маршруту дом-храм-дом, заступился. Я ведь уже говорил, что он за всех заступался…
Солнце над кладбищем совсем тёплое, всё кругом просыпается. Вот и первая мошка влетела в глаз.
…На своём памятнике Малый высечен совсем взрослым.
Я его таким не застал: в том приходе прослужил я недостаточно долго, чтобы наблюдать, как взрослеют отроки и как устают взрослые.
У подножия – свежий букетик пролесков. Отрадно, что Вовку здесь помнят и любят. Полагаю, что его природная склонность всех мирить и за всех заступаться с возрастом тоже подросла.
Припомнился вот один случай: на Пасхальной седмице, когда в храме всё красно – и облачения, и пение, и настроение, – Вовка вдруг явился с необычайно красными пасхальными ушами. Разумеется, я спросил, что стряслось с его органами слуха, и он рассказал:
– Меня, – говорит, – Никанорыч учил земному поклону на «кончины живота», а Игорёк сказал, что на Светлой земные поклоны не делают. Я ответил, что лучше перебдеть, а он обозвал меня святым.
– Ну и прекрасно, – говорю, – поздравляю! А уши-то от чего красные?
– А это, когда служба закончилась, Игорёк взял меня за уши и… и… – Вовка захлюпал, – и в царские врата меня показал! Ты, говорит, святой, вот пусть на тебя и помо-олятся. Как на икону!
Вовка протяжно вздохнул и продолжил:
– Настоятель хотел Игорька выгнать, а я попросил не выгонять. Он хоть и дурак, только у него мамка плакать будет.
– Заступился?
– Ага.
… Из леса тянет радостной прелью. Оглядываюсь: кругом почти совсем весна!
В храме мне сегодня рассказали, как Вовка погиб. В первую весну нового века полсотни срочников попали в горах в засаду и сутки дрались в ущелье с тремя тысячами матёрых-бородатых, которых все боятся. И победили. Только вот из того ущелья мало кто вышел живым. Вовка не вышел. «За други своя». Привезли сюда, отсалютовали, отпели, батюшка сам кадило шишками разжигал, Никанорыч к тому времени уже там дожидался. Вот, вкратце, и всё.
Выходит, что пророком оказался Игорёк, у которого «мамка плакать будет».
…Ворона над головой выкрикнула что-то совсем нелепое, снялась и тяжело полетела в город. И мне пора, засиделся. Ох, как не хочется покидать эту провинциальную тишь, ведь когда-когда ещё сюда вырвусь! Однако пора.
Пора уже выезжать на дорогу, которую построил Никанорыч, ехать по возведённому им мосту; двигаться по России, навсегда защищённой его другом Вовкой…
…А под мостом-то, глянь-ка, верба пушится! Много вербы! Вода несёт последнюю льдину, и облака плывут рядом с ней. Вскоре над Русью снова воскреснет Христос, и заиграет всем великая радость! И им – сущим во гробех, и нам. И всем людям. Всем-всем!
Весна идёт…
КСТАТИ
Купить книгу протоиерея Алексия Лисняка «Земляничные луга» можно в розничном интернет-магазине Издательства «Вольный Странник», в павильоне 57 на ВДНХ (Москва, Проспект Мира, 119). Заказ книг оптом: store@vsbook.ru
