Детство. Три памятные встречи с лошадьми
Встреча первая.
У казаков есть такой обычай: когда мальчишке исполняется год, его первый раз стригут. Всё это происходит очень торжественно.
Мальчишка сидит на кошме. Ножницы клацают в такт старинным песням — не то пожеланиям, не то заклинаниям, а потом сажают в седло. И со мной так было.
Друг моего деда (они ещё в первую мировую войну вместе служили) привёл в наш двор лошадь и, приняв меня из рук женщин, что меня стригли, поднял на коня. А все соседи, родственники и знакомые следили, что я стану делать…
Мне потом всё это в подробностях рассказывала бабушка, потому как я не заревел, а изо всех сил уцепился за конскую гриву, что считалось хорошей приметой.
Встреча вторая.
Произошла она пять лет спустя и могла вообще навсегда отбить у меня охоту подходить к лошади.
Я попал в колхозную кузницу, где подковывали старую рабочую конягу. Лошадь была привязана в специальном станке из жердей и досок так, чтобы не могла ударить кузнеца.
Кузнец Алексей Касьяныч, глухой после фронтовой контузии, подмигивая мне и улыбаясь, длинными щипцами выхватил из огня раскалённую докрасна полоску железа и резкими ударами молотка стал делать из неё подкову. Делал он подковы про запас, чтобы не терять жара из горна, пока заводили лошадь в станок да успокаивали её.
Хозяин лошади поднимал ей поочерёдно ноги, отрывал старые подковы и специальным острым ножом срезал отмерший и негодный роговой слой. Лошадь нервно переступала, трясла всей кожей, а хозяин кричал на неё страшным голосом.
Новую подкову специальными четырёхгранными гвоздями — «узналями» приколотили к самому краю копыта. Всё делалось ловко, сноровисто и умело. Лошади было не больно, но она всё равно боялась и нервно фыркала. Ещё бы не бояться: молот стучит, в горне огонь полыхает, пахнет углем и горячим железом, а чёрный кузнец что-то там делает с твоим копытом, зажав его между колен! Я далеко стоял, меня не подковывали, и то было страшновато. Поэтому лошадь мне стало жалко.
Когда её вывели из кузницы, напоили, привязали к телеге, где был ячмень с овсом, и она стала им жадно хрупать, я подошёл к ней, благо возница увёл ковать вторую лошадь, и тихонько погладил по задней ноге и по животу — выше я достать не мог.
И тут лошадь ударила меня новенькой подковой! Прямо в грудь! Когда я вырос, то понял, что лошадь была старая, умная и только тихо оттолкнула меня… Но тогда я задохнулся от боли и обиды. Наплевавшись вдоволь розовой слюной, я побрёл домой, дав себе слово никогда больше не подходить к этому неблагодарному «зверю». Но слово своё я скоро нарушил.
Встреча третья.
Зиму мы жили в Ленинграде, а весной двинулись на Дон. Время было тяжёлое, послевоенное: вокзалы набиты людьми, купить билеты, сесть в поезд, доехать не обворованными — подвиг и везение. И вот после толкотни, истерик в толпе, давки и духоты в вагонах мы выходили на тихой станции и сразу окунались в ласковые объятия степного тепла… И дед Хрисанф, тот, что сажал меня на коня, отдавал нам честь, приложив левую руку к алому околышу старой казачьей фуражки. Правой руки у него не было: оторвало в гражданскую, поэтому казалось, что дед всё время ходил боком.
Скрипели колёса тачанки. Под впечатлением того, что мы приехали из Ленинграда, из Питера, дед запевал сипловатым, когда-то лихим и сильным голосом: «Как в столице, в Петербурге, ай-да ну и в Зимнем каменном дворце, там при каждом при покое караул донцы несуть…»
Пел он замечательно, да ещё свистел в конце каждого куплета, а мама, скинув на плечи кружевной платок, подпевала ему просторным низким голосом, каким никогда не пела в городе. И я видел, какая она у меня красивая… И даже седина её не портит, как не портит изморозь степную траву.
«Е-е-е-их, да там при каждом, ну ай скажем, что ли, при покое-е-е-е ай, стоять казаки на часах…», — выводил дед умопомрачительной сложности мелодию.
А дальше в песне говорилось, как «царица Катерина выходила погулять», как она увидала «молодого кавалера, при дворцовых при дверях». И был он такой бравый, статный да пригожий и так стоял не шелохнувшись, что царица остановилась и спросила: «Из какого, казак, войска, из станицы из какой?» Но казак устав помнил твёрдо. «Ничего ей не ответил, потому как службу знал, ничего ей не ответил, даже глазом не сморгнул!» И тогда царица, тоже, вероятно, вспомнив устав караульной службы, «положила к ногам его медаль»…
Дед пел, а мне казалось, что он это про себя, что это он, статный урядник лейб-гвардии казачьего полка, в алом мундире, в высоком кивере с плюмажем и шлыком стоит в сверкающей зеркалами и золотом роскошной дворцовой зале…
Вокруг нас медленно поворачивалась весенняя степь. Сочно-зелёная до синевы с белым налётом пшеница сменялась голубыми овсами, а неудобья по увалам плавно качали волны ковыля, были исполосованы ярко-алыми маковыми реками. Они, как сказочные дороги, политые кровью сынов Тихого Дона, убегали за горизонт, а там уже выплывал багрово-оранжевый край солнца.
И вдруг в это весеннее великолепие из-за холма вылетели два коня. Один — снежно-белый, другой — гнедой. На них не было никакой сбруи, они шли широким, но неслышным галопом, точно были крылаты. Лепестки алых маков облаком взлетали из-под их копыт и, плавно кружась, оседали на фоне ослепительно синего беспредельно глубокого неба.
И я понял, что живу! И меня охватило такое ощущение свободы и счастья, что я тоже запел во всю силу голосовых связок…
И уже тогда я почувствовал, что никогда не забыть мне этот вольный бег коней и эту степь, потому что это самое дорогое, что есть у человека, — Родина. И уже тогда я знал: если не суждено мне будет жить на этой прекрасной земле моих прадедов, и если она изменится неузнаваемо, застроенная городами, дорогами и фабриками, — во мне она будет неизменна. И постоянна, как биение сердца… Пока я живу…
…А кони всё скакали… скакали… вздымая росные клубы алых лепестков… Скакали, уплывая в мои сны.
Борис АЛМАЗОВ.
Источник: «Я увидел лошадь первый раз» и другие рассказы-воспоминания.
Представляем автора
Бориса Александровича Алмазова знают лично многие северо-донские и хопёрские казаки – он регулярно бывал в Урюпинске, участвовал в различных казачьих мероприятиях на Дону.
Борис Алмазов – один из учредителей «Невской станицы» (первой независимой казачьей общины в Санкт-Петербурге). Почётный атаман Северо-Западного округа Союза казаков.
Родился 5 августа 1944 года в Ленинграде. Служил в Воздушно-десантных войсках. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии. Преподавал в школе и вузах, работал журналистом. Известный бард.
Происходит из старинного хопёрского казачьего рода, который упоминается в документах с 1632 года. По линии матери – с 1726-го.
В Ленинград семья попала в 1932 году, спасаясь от голода и репрессий на Дону. И всё же, отец пострадал как внук хуторского атамана и сын казачьего офицера, мать – как родовая казачка и дочь священника.
Родители участвовали в Великой Отечественной войне. Отец умер от ран, полученных в составе штрафного батальона при разминировании Кенигсберга в 1946 году. Мать вернулась с фронта в звании лейтенанта медицинской службы, инвалидом с перебитым позвоночником и шестью медалями.
Борисом Алмазовым написано более 40 книг, в том числе: научно-популярные, такие, как «Прощайте и здравствуйте кони», «Хлеб наш насущный», повести для детей, романы «Атаман Ермак со товарищи», «Илья богатырь», «Дорога на Стамбул», многолетний труд по истории казачества «Мы – казачьего рода» и др. Автор энциклопедических статей и сборников.
Подробнее на livelib.ru:
https://www.livelib.ru/author/229294-boris-almazov
